Малоизвестная публикация льва толстого о патриотизме и правительстве

Содержание Toggle

Лев Толстой о патриотизме и войне

Это фрагменты из статьи «Христианство и патриотизм», которую Толстой написал в 1893-94 гг., но из-за цензуры не смог опубликовать. Впервые в России эта статья в числе других запрещенных статей Толстого появилась лишь в 1906 г. в издании Н.Е. Фельтена, за что тот был привлечен к судебной ответственности.

Предполагается, что чувство патриотизма есть, во-первых, — чувство, всегда свойственное всем людям, а, во-вторых, — такое высокое нравственное чувство, что, при отсутствии его, должно быть возбуждаемо в тех, которые не имеют его. Но ведь ни то, ни другое несправедливо.

Я прожил полвека среди русского народа и в большой массе настоящего русского народа в продолжение всего этого времени ни разу не видал и не слышал проявления или выражения этого чувства патриотизма, если не считать тех заученных на солдатской службе или повторяемых из книг патриотических фраз самыми легкомысленными и испорченными людьми народа.

Обратите внимание

Я никогда не слыхал от народа выражений чувств патриотизма, но, напротив, беспрестанно от самых серьезных, почтенных людей народа слышал выражения совершенного равнодушия и даже презрения ко всякого рода проявлениям патриотизма. То же самое я наблюдал и в рабочем народе других государств, и то же подтверждали мне не раз образованные французы, немцы и англичане о своем рабочем народе.

Даниэль дефо – уникальные факты

Человеку из народа всегда совершенно все равно, где проведут какую границу и кому будет принадлежать Константинополь, будет или не будет Саксония или Брауншвейг членом Германского союза, и будет ли Англии принадлежать Австралия или земля Матебело, и даже какому правительству ему придется платить подать и в чье войско отдавать своих сынов; но ему всегда очень важно знать, сколько ему придется платить податей, долго ли служить в военной службе, долго ли платить за землю и много ли получать за работу — все вопросы совершенно независимые от общих государственных, политических интересов.

Если патриотические чувства так свойственны народам, то оставили бы их свободно проявляться, а не возбуждали бы их всеми возможными и постоянными и исключительными искусственными средствами.

То, что называется патриотизмом в наше время, есть только, с одной стороны, известное настроение, постоянно производимое и поддерживаемое в народах школой, религией, подкупной прессой в нужном для правительства направлении, с другой — временное, производимое впечатление низших по нравственному и умственному даже уровню людей народа, которое выдается потом за постоянное выражение воли всего народа.***

Чувство это есть, в самом точном определении своем, не что иное, как предпочтение своего государства или народа всякому другому государству и народу, чувство, вполне выражаемое немецкой патриотической песней: «Deutchland, Deutchland uber alles» ( Германия, Германия выше всех), в которую стоит только вместо Deutchland вставить Russland, Frankreich, Italien или N.N., т.е. какое-либо другое государство, и будет самая ясная формула высокого чувства патриотизма.

Очень может быть, что чувство это очень желательно и полезно для правительств и для цельности государства, но нельзя не видеть, что чувство это вовсе не высокое, а, напротив, очень глупое и очень безнравственное; глупое потому, что если каждое государство будет считать себя лучше всех других, то очевидно, что все они будут не правы, и безнравственно потому, что оно неизбежно влечет всякого человека, испытывающего его, к тому, чтобы приобрести выгоды для своего государства и народа в ущерб другим государствам и народам, — влечение прямо противоположное основному, признаваемому всеми нравственному закону: не делать другому и другим, чего бы мы не хотели, чтоб нам делали.

Патриотизм мог быть добродетелью в древнем мире, когда он требовал от человека служения наивысшему — доступному человеку того времени — идеалу отечества.

Но как же может быть патриотизм добродетелью в наше время, когда он требует от людей прямо противоположного тому, что составляет идеал нашей религии и нравственности, не признания равенства и братства всех людей, а признания одного государства и народности преобладающими над всеми остальными.

Но мало того, что чувство это в наше время уже не только не есть добродетель, но несомненный порок; чувства этого, т.е. патриотизма в истинном его смысле, в наше время не может быть, потому что нет для него ни материальных, ни нравственных оснований.

Патриотизм в наше время есть жестокое предание уже пережитого периода времени, которое держится только по инерции и потому, что правительства и правящие классы, чувствуя, что с этим патриотизмом связана не только их власть, но и существование, старательно и хитростью и насилием возбуждают и поддерживают его в народах. Патриотизм в наше время подобен лесам, когда-то бывшим необходимыми для постройки стен здания, которые, несмотря на то, что они одни мешают теперь пользованию зданием, все-таки не снимаются, потому что существование их выгодно для некоторых.

Между христианскими народами уже давно нет и не может быть никаких причин раздора. Невозможно даже представить себе, как и зачем мирно и вместе работающие на границах и в столицах русские и немецкие рабочие станут ссориться между собой.

И тем менее, можно вообразить себе вражду между каким-нибудь казанским крестьянином, поставляющим хлеб немцу, и немцем, доставляющим ему косы и машины, то же самое между французскими, немецкими и итальянскими рабочими.

О ссоре же между учеными, художниками, писателями разных национальностей, живущими одними общими независимыми от национальности и государственности интересами, даже смешно говорить.

Важно

Правительства уверяют народы, что они находятся в опасности от нападения других народов и от внутренних врагов и что единственное средство спасения от этой опасности состоит в рабском повиновении народов правительствам. Так это с полной очевидностью видно во время революций и диктатур и так это происходит всегда и везде, где есть власть.

Всякое правительство объясняет свое существование и оправдывает все свои насилия тем, что если бы его не било, то было бы хуже. Уверив народы, что они в опасности, правительства подчиняют себе их. Когда же народы подчинятся правительствам, правительства эти заставляют народы нападать на другие народы.

И, таким образом, для народов подтверждаются уверения правительств об опасности от нападения со стороны других народов.

Из: Лев Толстой. Христианство и патриотизм. 1893-94.

Лев Толстой о патриотизме

Из статьи Льва Толстого «Патриотизм и правительство».

Мне уже несколько раз приходилось высказывать мысль о том, что патриотизм есть в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, — а напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами. Но удивительное дело, несмотря на неоспоримую и очевидную зависимость только от этого чувства разоряющих народ всеобщих вооружений и губительных войн, все мои доводы об отсталости, несвоевременности и вреде патриотизма встречались и встречаются до сих пор или молчанием, или умышленным непониманием, или еще всегда одним и тем же странным возражением: говорится, что вреден только дурной патриотизм, джингоизм, шовинизм, но что настоящий, хороший патриотизм есть очень возвышенное нравственное чувство, осуждать которое не только неразумно, но преступно. О том же, в чем состоит этот настоящий, хороший патриотизм, или вовсе не говорится, или вместо объяснения произносятся напыщенные высокопарные фразы, или же подставляется под понятие патриотизма нечто, не имеющее ничего общего с тем патриотизмом, который мы все знаем и от которого все так жестоко страдаем.

Говорится обыкновенно, что настоящий, хороший патриотизм состоит в том, чтобы желать своему народу или государству настоящих благ, таких, которые не нарушают благ других народов.

На днях, разговаривая с англичанином о нынешней войне, я сказал ему, что настоящая причина этой войны не корыстные цели, как это обыкновенно говорится, но патриотизм, как это очевидно по настроению всего английского общества.

Англичанин не согласился со мной и сказал, что если это и справедливо, то произошло это от того, что патриотизм, воодушевляющий теперь англичан, дурной патриотизм; хороший же патриотизм — тот, которым он проникнут, — состоит в том, чтобы англичане, его соотечественники, не поступали дурно.— Разве вы желаете, чтобы не поступали дурно только одни англичане? — спросил я.

— Я всем желаю этого! — ответил он, этим ответом ясно показав, что свойства истинных благ, будут ли это блага нравственные, научные, или даже прикладные, практические, — по существу своему таковы, что они распространяются на всех людей, и потому желание таких благ кому бы то ни было не только не есть патриотизм, но исключает его.

Точно так же не есть патриотизм и особенности каждого народа, которые другие защитники патриотизма умышленно подставляют под это понятие. Они говорят, что особенности каждого народа составляют необходимое условие прогресса человечества, и потому патриотизм, стремящийся к удержанию этих особенностей, есть хорошее и полезное чувство.

Но разве не очевидно, что если когда-то эти особенности каждого народа, обычаи, верования, язык составляли необходимое условие жизни человечества, то эти самые особенности служат в наше время главным препятствием осуществлению сознаваемого уже людьми идеала братского единения народов.

И потому поддержание и охранение особенностей какой бы то ни было, русской, немецкой, французской, англосаксонской, вызывая такое же поддержание и охранение не только венгерское, польской, ирландской народностей, но и баскской, провансальской, мордовской, чувашской и множества других народностей, служит не сближению и единению людей, а всё большему и большему отчуждению и разделению их.

Так что не воображаемый, а действительный патриотизм, тот, который мы все знаем, под влиянием которого находится большинство людей нашего времени и от которого так жестоко страдает человечество, — не есть желание духовных благ своему народу (желать духовных благ нельзя одному своему народу), ни особенности народных индивидуальностей (это есть свойство, а никак не чувство), — а есть очень определенное чувство предпочтения своего народа или государства всем другим народам или государствам, и потому желание этому народу или государству наибольшего благосостояния и могущества, которые могут быть приобретены и всегда приобретаются только в ущерб благосостоянию и могуществу других народов или государств.Казалось бы очевидно, что патриотизм, как чувство, есть чувство дурное и вредное; как учение же — учение глупое, так как ясно, что если каждый народ и государство будут считать себя наилучшими из народов и государств, то все они будут находиться в грубом и вредном заблуждении.Одно только объяснение этого удивительного явления предоставляется мне. Вся история человечества с древнейших времен и до нашего времени может быть рассматриваема как движение сознания и отдельных людей и однородных совокупностей их от идей низших к идеям высшим.Весь путь, пройденный как каждым отдельным человеком, так и однородными группами людей, можно себе представить как последовательный ряд ступеней от самой низшей, находящейся на уровне животной жизни, до самой высшей, до которой может только подняться в данный исторический момент сознание человека.Каждый человек так же, как и отдельные однородные группы — народы, государства — всегда шли и идут по этим как бы ступеням идей. Одни части человечества идут вперед, другие далеко отстают, третьи, большинство, движутся в середине. Но все, на какой бы ступени они ни стояли, неизбежно и неудержимо движутся от низших идей к высшим. И всегда, в каждый данный момент, как отдельный человек, так и каждая однородная группа людей, передовая, средняя или задняя, находятся в трех различных отношениях к трем ступеням идей, среди которых движутся.Всегда, как для отдельного человека, так и для отдельной совокупности людей, есть идеи прошедшего, отжитые и ставшие чуждыми, к которым люди не могут уже вернуться, как, например, для нашего христианского мира — идеи людоедства, всенародного грабежа, похищения жен и т. п., о, которых остается только воспоминание; есть идеи настоящего, которые внушены людям воспитанием, примером, всей деятельностью окружающей среды, идеи, под властью которых они живут в данное время, как, например, в наше время: идеи собственности, государственного устройства, торговли, пользования домашними животными и т. п. И есть идеи будущего, из которых одни уже близки к осуществлению и заставляют людей изменять свою жизнь и бороться с прежними формами, как, например, в нашем мире идеи освобождения рабочих, равноправности женщин, прекращения питания мясом и другие идеи, хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни. Таковы в наше время называемые идеалами идеи: уничтожения насилия, установления общности имуществ, единой религии, всеобщего братства людей.И потому всякий человек и всякая однородная совокупность людей, на какой бы ступени они ни стояли, имея позади себя отжитые воспоминания о прошедшем и впереди идеалы будущего, — всегда находятся в процессе борьбы между отживающими идеями настоящего с входящими в жизнь идеям будущего. Совершается обыкновенно то, что, когда идея, бывшая полезною и даже необходимою в прошедшем, становится излишней, идея эта, после более или менее продолжительной борьбы, уступает место новой идее, бывшей прежде идеалом, становящейся идеей настоящего.Но бывает и так, что отжившая идея, уже замененная в сознании людей высшей идеей, такова, что удержание этой отжитой идеи выгодно для некоторых людей, имеющих наибольшее влияние в обществе. И тогда совершается то, что эта отжившая идея, несмотря на свое резкое противоречие всему изменившемуся в других отношениях строю жизни, продолжает влиять на людей и руководить их поступками. Такая задержка отжившей идеи всегда происходила и происходит в области религиозной. Причина этого та, что жрецы, выгодное положение которых связано с отжившей религиозной идеей, пользуясь своей властью, умышленно удерживают людей в отжившей идее.То же самое происходит и по тем же причинам в области государственной по отношению к идее патриотизма, на которой основывается всякая государственность. Люди, которым выгодно поддержание этой идеи, не имеющей уже никакого ни смысла, ни пользы, искусственно поддерживают ее. Обладая же могущественнейшими средствами влияния на людей, они всегда могут делать, это.Патриотизм, как чувство исключительной любви к своему народу и как учение о доблести жертвы своим спокойствием, имуществом и даже жизнью для защиты слабых от избиения и насилия врагов, — был высшей идеей того времени, когда всякий народ считал возможным и справедливым, для своего блага и могущества, подвергать избиению и грабежу людей другого народа; но уже около 2000 лет тому назад высшими представителями мудрости человечества начала сознаваться высшая идея братства людей, и идея эта, всё более и более входя в сознание, получила в наше время самые разнообразные осуществления…Народы без всякого разумного основания, противно и своему сознанию, и своим выгодам, не только сочувствуют правительствам в их нападениях на другие народы, в их захватах чужих владений и в отстаивании насилием того, что уже захвачено, не сами требуют этих нападений, захватов и отстаиваний, радуются им, гордятся ими…Происходит это оттого, что правящие классы (разумея под этим не одни правительства с их чиновниками, но и все классы, пользующиеся исключительно выгодным положением: капиталисты, журналисты, большинство художников, ученых) могут удерживать свое исключительно выгодное в сравнении с народными массами положение только благодаря государственному устройству, поддерживаемому патриотизмом. Имея же в своих руках все самые могущественные средства влияния на народ, они всегда неукоснительно поддерживают в себе и других патриотические чувства, тем более, что эти чувства, поддерживающие государственную власть, более всего другого награждаются этой властью.Всякий чиновник тем более успевает по службе, чем он более патриот; точно так же и военный может подвинуться в своей карьере только на войне, которая вызывается патриотизмом…В руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой; главное же, разжигают патриотизм тем, что, совершая всякого рода несправедливости и жестокости против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу, и потом этой то враждой пользуются для возбуждения вражды и в своем народе…Правящие классы германские разожгли патриотизм своих народных масс до такой степени, что был предложен народу во второй половине XIX века закон, по которому все люда без исключения должны были быть солдатами; все сыновья, мужья, отцы, ученые, святые должны обучаться убийству и быть покорными рабами первого высшего чина и быть беспрекословно готовыми на убийство тех, кого им велят убивать: убивать людей угнетенных народностей и своих рабочих, защищающих свои права, своих отцов и братьев, как публично заявил о том самый наглый из всех властителей — Вильгельм II…Для уничтожения правительств нужно только одно: нужно, чтобы люди поняли, что то чувство патриотизма, которое одно поддерживает это орудие насилия, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное — безнравственное. Грубое чувство потому, что оно свойственно только людям, стоящим на самой низкой ступени нравственности, ожидающим от других народов тех самых насилий, которые они сами готовы нанести им; вредное чувство потому, что оно нарушает выгодные и радостные мирные отношения с другими народами и, главное, производит ту организацию правительств, при которых власть может получить и всегда получает худший; постыдное чувство потому, что оно обращает человека не только в раба, но в бойцового петуха, быка, гладиатора, который губит свои силы и жизнь для целей не своих, а своего правительства; чувство безнравственное потому, что, вместо признания себя сыном бога, как учит нас христианство, или хотя бы свободным человеком, руководящимся своим разумом, — всякий человек, под влиянием патриотизма, признает себя сыном своего отечества, рабом своего правительства и совершает поступки, противные своему разуму и своей совести…Вот что пишет, например, гражданин Северо-Американских Штатов:

«Единственно — чего мы просим все, мы, земледельцы, механики, купцы, фабриканты, учителя, — это права заниматься нашими собственными делами. Мы имеем свои дома, любим наших друзей, преданы нашим семьям и не вмешиваемся в дела наших соседей, у нас есть работа, и мы желаем работать.Оставьте нас в покое!Но политиканы не хотят оставить нас. Они облагают нас налогами, поедают наше имущество, переписывают нас, призывают нашу молодежь к своим войнам…Мы не будем поступать на службу. Не будем стрелять по их приказанию. Мы не будем вооружаться штыками против доброго, кроткого народа. Ваш ложный крик: «волк, волк!» не испугает нас. Мы платим ваши налоги только потому, что принуждены делать это. Мы будем платить только до тех пор, пока принуждены это делать. Мы не будем платить церковные налоги ханжам, не десятой доли вашей лицемерной благотворительности, и мы будем при всяком случае высказывать свое мнение.

Мы будем воспитывать людей…»

Вот что пишет немецкий солдат:

«Я совершил два похода вместе с прусской гвардией (1866—1870 гг.) и ненавижу войну от глубины души, так как она сделала меня невыразимо несчастным. Мы, раненые вояки, получаем большею частью такое жалкое вознаграждение, что приходится, действительно, стыдиться за то, что когда-то мы были патриотами.

Я, например, получаю ежедневно 80 пфеннигов за мою простреленную при штурме в С. Прива 18 августа 1870 г. правую руку. Другой охотничьей собаке нужно больше для ее содержания. А я страдал целые годы от моей дважды простреленной правой руки. Уже в 1866 г. я участвовал в войне против Австрии, сражался у Траутенау и Кенигрипа и насмотрелся довольно-таки ужасов. В 1870 г.

я, как находившийся в запасе, был призван вновь и, как я уже сказал, был ранен при штурме в С. Прива: правая рука моя была прострелена два раза вдоль. Я потерял хорошее место (я был ….тогда пивоваром) и потом не мог уже получить его опять. С тех пор мне уж больше никогда не удалось встать на ноги.

Совет

Дурман скоро рассеялся, и вояке-инвалиду оставалось только кормиться на нищенские гроши и подаяние…

Опомнитесь и поймите, что враги ваши не буры, не англичане, не французы, не немцы, не чехи, не финляндцы, не русские, а враги ваши, одни враги — вы сами, поддерживающие своим патриотизмом угнетающие вас и делающие ваши несчастия правительства.

Они взялись защищать вас от опасности и довели это мнимое положение защиты до того, что вы все стали солдатами, рабами, все разорены, всё более и более разоряетесь и всякую минуту можете и должны ожидать, что натянутая струна лопнет, начнется страшное избиение вас и ваших детей…Есть только одно средство — пробуждение от гипноза патриотизма.

Поймите, что всё то зло, от которого вы страдаете, вы сами себе делаете, подчиняясь тем внушениям, которыми обманывают вас императоры, короли, члены парламентов, правители, военные, капиталисты, духовенство, писатели, художники, — все те, которым нужен этот обман патриотизма для того, чтобы жить вашими трудами.

Кто бы вы ни были — француз, русский, поляк, англичанин, ирландец, немец, чех — поймите, что все ваши настоящие человеческие интересы, какие бы они ни были — земледельческие, промышленные, торговые, художественные или ученые, все интересы эти так же, как и удовольствия и радости, ни в чем не противоречат интересам других народов и государств, и что вы связаны взаимным содействием, обменом услуг, радостью широкого братского общения, обмена не только товаров, но мыслей и чувств с людьми других народов.Поймите, что вопросы о том, кому удалось захватить Вей Хай-вей, Порт-Артур или Кубу, — вашему правительству или другому, для вас не только безразличны, но всякий такой захват, сделанный вашим правительством, вредит вам потому, что неизбежно влечет за собой всякого рода воздействия на вас вашего правительства, чтобы заставить вас участвовать в грабежах и насилиях, нужных для захватов и удержания захваченного. Поймите, что ваша жизнь нисколько не может улучшиться оттого, что Эльзас будет немецкий или французский…

статья целиком

Лев Толстой.

Пирогово, 10 мая 1900 г.

Поставил тэг «интегральное», потому что тут человек мало того что по косточкам разобрал феномен патриотизма, да ещё и по сути обрисовал в общих чертах теорию Спиральной Динамики.

Via

Лев толстой и патриотизм

Друг ли Толстой неоязычникам?

Многие наши неоязычники и сочувствующие им товарищи бьют в грудь, называя себя патриотами и даже националистами, и при этом очень любят ссылаться на поздние размышления Льва Толстого. Насколько хорошо они знают позднего Толстого в действительности? Быть может, им знакома лишь его размолвка с Церковью? Разделял ли сам Толстой, в поздний период творчества, идеи патриотизма?

Некоторые высказывания графа Толстого о патриотизме:

«Патриотизм есть рабство»
«Патриотизм, как чувство, есть чувство дурное и вредное; как учение же — учение глупое»

«Производит же войну желание исключительного блага своему народу, то, что называется патриотизмом. А потому для того, чтобы уничтожить войну, надо уничтожить патриотизм. А чтобы уничтожить патриотизм, надо прежде всего убедиться, что он зло, и вот это-то и трудно сделать.»

«Но храмы стоят, не принося людям никакого вреда, патриотизм же не переставая производить неисчислимые бедствия»»Каким образом может тот патриотизм, от которого происходят неисчислимые как физические, так и нравственные страдания людей, — быть нужным и быть добродетелью?»

«До тех пор, пока мы будем восхвалять патриотизм и воспитывать его в молодых поколениях, у нас будут вооружения, губящие и физическую и духовную жизнь народов, будут и войны, ужасные, страшные войны»

Но, быть может, Толстой ругал только «плохой» патриотизм, который заставляет людей убивать друг друга? Быть может, он верил в какой-то «хороший» патриотизм, как любовь к Родине?

Толстому, по его словам, не раз приходилось слышать такие доводы:

«Мне уже несколько раз приходилось высказывать мысль о том, что патриотизм есть в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, — а напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами. Но удивительное дело, несмотря на неоспоримую и очевидную зависимость только от этого чувства разоряющих народ всеобщих вооружений и губительных войн, все мои доводы об отсталости, несвоевременности и вреде патриотизма встречались и встречаются до сих пор или молчанием, или умышленным непониманием, или еще всегда одним и тем же странным возражением: говорится, что вреден только дурной патриотизм, джингоизм, шовинизм, но что настоящий, хороший патриотизм есть очень возвышенное нравственное чувство, осуждать которое не только неразумно, но преступно. О том же, в чем состоит этот настоящий, хороший патриотизм, или вовсе не говорится, или вместо объяснения произносятся напыщенные высокопарные фразы, или же подставляется под понятие патриотизма нечто, не имеющее ничего общего с тем патриотизмом, который мы все знаем и от которого все так жестоко страдаем.

«Патриотизм не может быть хороший. Отчего люди не говорят, что эгоизм может быть хороший, хотя это скорее можно бы было утверждать, потому что эгоизм есть естественное чувство, с которым человек рождается, патриотизм же чувство неестественное, искусственно привитое ему.»

Так что, для Толстого «хороший» патриотизм является не более чем неясным плодом фантазии его оппонентов, и существует лишь в их воображении. Настоящий же патриотизм «не может быть хороший». Хотя, по его мнению, некогда патриотизм всё же был уместен, когда всякий народ считал возможным и справедливым грабить и избивать другие народы:

«Патриотизм, как чувство исключительной любви к своему народу и как учение о доблести жертвы своим спокойствием, имуществом и даже жизнью для защиты слабых от избиения и насилия врагов, -— был высшей идеей того времени, когда всякий народ считал возможным и справедливым, для своего блага и могущества, подвергать избиению и грабежу людей другого народа; но уже около 2000 лет тому назад высшими представителями мудрости человечества начала сознаваться высшая идея братства людей, и идея эта, всё более и более входя в сознание, получила в наше время самые разнообразные осуществления».

Так что, нашим неоязычникам предстоит сделать нелёгкий выбор, либо прекратить ссылаться на Толстого, как на некоего своего гуру, либо последовать его призыву: «Перестаньте поддерживать проповедников, которые проповедуют войну и выставляют патриотизм, как нечто важное.»

Обратите внимание

Всё же, надо сказать, что открытое отвержение патриотизма Толстым несомненно лучше, чем поддельный патриотизм неоязычников, ненавидящих свой народ и грезящих о каких-то древних славяно-ариях. Или из всей полноты великой русской культуры и истории вырывающих осколки, как им кажется, языческого и презирающих всё остальное, даже своих прямых предков христиан.

Но, если Толстой отвергает патриотизм то, что же он предлагает взамен? И тут глаза у наших недоязов должны сильно округлиться: Толстой патриотизму противопоставляет христианство, с его идеей братства, не зависящего от национальных и государственных границ:

«Если патриотизм добро, то христианство, дающее мир, — пустая мечта, и чем скорее искоренить это учение, тем лучше.

Если же христианство действительно дает мир и мы действительно хотим мира, то патриотизм есть пережиток варварского времени, который не только не надо возбуждать и воспитывать, как мы это делаем теперь, но который надо искоренять всеми средствами: проповедью, убеждением, презрением, насмешкой.»

«Спасение Европы и вообще христианского мира не в том, чтобы, как разбойники, обвешавшись мечами, как их изобразил Вильгельм, бросаться убивать своих братьев за морем, а напротив, в том, чтобы отказаться от пережитка варварских времен — патриотизма и, отказавшись от него, снять оружие и показать восточным народам не пример дикого патриотизма и зверства, а пример братской жизни, которой мы научены Христом.«

Конечно, сама Церковь не отвергает патриотизм и не противопоставляет его братству во Христе. Множество святых высказывались за патриотизм. Церковь считает его лишь ступенью к подлинному уранополитизму. Кто не может любить отечества земного, тот вряд ли полюбит и небесное.

«Я иду по своей земле к Небу, которым живу!» К.Кинчев.

PS Граф Толстой как мыслитель намного сложнее и противоречивей, чем может показаться по этой заметке. Рекомендуем к прочтению работы Н.Бердяева и Л.Шестова о нём.

Патриотизм и правительство

Александр Пантелеев, РБУН.

Что на самом деле написал Лев Толстой о патриотизме | ПРОТИВО СТОЯНИЕ

Ровно 115 лет назад, в феврале 1900 года великий русский писатель и мыслитель Лев Николаевич Толстой работал над статьёй «Патриотизм и правительство».

Работа продвигалась тяжело, и в мае 1900 г.Толстой пишет в письме Черткову, своему близкому другу и редактору: «»Посылаю вам эту статью, милые друзья. Простите, что злоупотребляю вашей добротой, перемарал ее и, не переписав, посылаю ее с милым Кенворти.

С статьей делайте, что найдете нужным. Печатайте, если найдете ее стоящей того, или вернете, чтобы исправить. Хотя я очень много раз ее исправлял, я могу еще почистить ее. Есть в ней, мне кажется, нужное, но она как-то не задалась и не нравится мне.

Впрочем, я столько ковырял в ней, что уже потерял чутье» (т. 88, стр. 196).

Следует отметить, что Лев Николаевич пришёл к анархическим убеждениям.

«Он встал на позиции анархизма мирного, отрицающего всякое насилие, пронизанного религиозным, христианским духом, анархизма не «ортодоксального» (если можно говорить об ортодоксальности применительно к анархизму), — но от этого не менее ярко выраженного. Толстой практически не имел прямых контактов с «классическими» анархистами (хотя и был знаком с П. А.

Кропоткиным); революционные анархисты (коммунисты, синдикалисты) выдерживали определенную дистанцию по отношению к нему и его последователям, — но считали во многом своим, дружески приветствовали критику Толстым и толстовцами государственности, милитаризма, клерикализма. Не одна статья Толстого была напечатана в анархических органах России и русского зарубежья.

» (С)

Сегодня цитатами из статьи «Патриотизм и правительство» с удовольствием пользуются для дискредитации патриотизма с прицелом на последующее разрушение государственности. Надо ли говорить, что удар направляется конкретно на государство Российское, при том что отношение к патриотизму, например, американскому скорее восторженное, чем негативное.

Все, кто понимает, что нельзя оценить смысл сказанного по вырванной из контекста цитате, конечно, прочитали статью Толстого полностью.

Тем же, кому было достаточно всего одной цитаты:

«Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм.»

вероятно, следует показать и другую, пожалуй, главную мысль автора: при каких условиях государство может и должно отмереть, а люди станут воистину свободными.

Толстой пишет: «Всегда, как для отдельного человека, так и для отдельной совокупности людей, есть идеи прошедшие, отжитые и ставшие чуждыми, к которым люди не могут уже вернуться, как, например, для нашего христианского мира — идеи людоедства, всенародного грабежа, похищения жен и т.д.

, о которых остается только воспоминание; есть идеи настоящего, которые внушены людям воспитанием, примером, всей деятельностью окружающей среды, идеи, под властью которых они живут в данное время, как, например, в наше время, — идеи собственности, государственного устройства, торговли, пользования домашними животными и т.п. И есть идеи будущего, из которых одни уже близки к осуществлению и заставляют людей изменять свою жизнь и бороться с прежними формами, как, например, в нашем мире идеи освобождения рабочих, равноправности женщин, прекращения питания мясом, — и другие идеи, хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни.»

Есть идеи будущего, после воплощения которых в жизнь, станет возможным достижение толстовского идеала. Суть в следующем:

«..есть идеи будущего, из которых одни уже близки к осуществлению и заставляют людей изменять свою жизнь и бороться с прежними формами, как, например, в нашем мире идеи освобождения рабочих, равноправности женщин, прекращения питания мясом, — и другие идеи, хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни.

Важно

Таковы в наше время называемые идеалами идеи уничтожения насилия, установление общности имуществ, всеобщего братства людей.

И потому всякий человек и всякая однородная совокупность людей, на какой бы ступени они ни стояли, имея позади себя отжитые воспоминания о прошедшем и впереди — идеалы будущего, всегда находятся в процессе борьбы между отживающими идеями настоящего и входящими в жизнь идеями будущего.

Совершается обыкновенно то, что, когда идея, бывшая полезной и даже необходимой в прошедшем, становится излишней, идея эта, после более или менее продолжительной борьбы уступает место новой идее, бывшей прежде идеалом, становящейся идеей настоящего.»

Вот так-то, господа демократы и либералы — установление общности имуществ и равенства людей, а не священность частной собственности и кастовость с концентрацией всех богатств земли в руках 1% особо «успешных».

Отомрите сначала вы, господа либералы, вместе со своей нью-религией либерализма. И только потом, (может быть!) станут невостребованными идеи и идеалы патриотизма.

Лев Толстой против патриотизма?

burevestn1k

Продолжая тему патриотизма, я предлагаю изучить еще один демотиватор, которым любят пользоваться российские анти-патриоты. Он связан с критическими высказываниями Льва Николаевича Толстого на тему патриотизма. Отсылка к Толстому – сильный ход. Это вам не сатирик Жванеций, про которого я написал в прошлой статье.

Лев Николаевич Толстой – русский классик, человек, достойный уважения. Взгляды Толстого на патриотизм действительно весьма своеобразны. Но отмахиватья от них неправильно.

Надо спокойно разобраться с тем, что говорил Толстой, а затем также спокойно сказать: в чем с Львом Николаевичем можно согласиться, а в чем соглашаться никак нельзя.Давайте посмотрим демотиватор.

Цитаты, на которые ссылаются авторы демотиватора, взяты из статьи Патриотизм и правительство (Пирогово, 10 мая 1900 г.). Это не отдельные критические высказывания, это целая философия жизни

Совет

Лев Николаевич Толстой говорит, что патриотическое чувство — чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество.

Толстой называет патриотизм чувством отжившим и безнравственным. Однако, быстро выясняется, что негодование писателя вызывает не патриотизм как таковой, а война, насилие, и жестокость людей.

На это он обрушивается с позиции своего понимания христианских ценностей.

Современный патриотизм, говорит Толстой, есть чувство предпочтения своего народа или государства другим народам и государствам, желание именно своему народу могущества и благосостояния, которые могут быть достигнуты только за счет других народов.

Такой патриотизм подталкивает людей к насилию, воинам, распрям. Патриотизм способствует обособленности разных народов, и эта обособленность становится, по мнению Толстого, главным препятствием осуществлению идеала — братского единения народов.

Толстой пытается найти корень зла, почему народы разъединены, и обнаруживает этот корень в государстве: правящие классы могут удерживать свое выгодное положении только благодаря патриотизму. И, поэтому, они его насаждают.

С точки зрения Толстого одинаково плохи американский, немецкий, русский патриотизм. Толстой пишет, что народы христианского мира доведены патриотизмом до такого озверения, что люди желают убивать, и радуются убийствам.

Чтобы остановить войны, державы должны доверять друг другу, а для этого они должны сложить оружие. Обязательно всем сложить оружие, потому что если у страны есть большая регулярная армия, рано или поздно она будет воевать.

Но правительства не захотят разоружаться, и поэтому:

Всякое правительство поэтому, а тем более правительство, которому предоставлена военная власть, есть ужасное, самое опасное в мире учреждение.

Толстой считает, что все правительства должны быть низложены, и только это избавит людей от бедствий и войн. Толстой полагает, что отказ от правительств не затронет суды, общественное образование и прочее. Люди просто будут заниматься своими делами, и самоорганизуются, если потребуется.

Средством избавления от правительств Толстой считает воспитание людей: проповедовать людям христианские ценности, освобождение от насилия, от рабского подчинения правительствам.

Вот, что можно обранужить, если слегка копнуть по приведенным двум цитатам.

Создатели демотиватора не скажут вам, что Толстой был против насилия и войн, что его идеал – братское единение народов. Не скажут и того, что главным врагом Толстой видит правительства.

Создавшие демотиватор все это прекрасно знают, но вам не скажут. Потому что их задача привязать Толстого к своей анти-патриотической позиции.

На самом деле, философия Толстой имеет мало общего с философией анти-патриотов.

Идея Толстого, что все народы должны слиться в братском единении – я считаю, благая идеая. Она созвучна русской симфонии народов, и идеям православия, и идеям коммунизма. Русские всегда легко уживались с другими народами и народностями.Однако, тот способ, которым Толстой предлагает двигаться к идеалу, я считаю, мягко говоря, спорным.

Обратите внимание

Воспитывать людей, чтобы свергать правительства с опорой на христиан – это и тогда было утопией, а сейчас – и подавно. Собственно, поэтому последователей у Толстого было не очень много. В отличие, скажем, от большевиков, которые тоже выступали за освобождение, за братство народов.

Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем – тот станет всем.

Что касается претензий Льва Толстого к патриотизму, они справедливы в том смысле, в котором Толстой понимает патриотизм.

А именно в смысле, что «патриотизм», построенный на желании своему народу процветать за счет других народов, это «патриотизм» и вправду ущербный.

Например, я иногда встречаю рассуждения вида: большевики не должны были заканчивать войну с Германией, а должны были дожать Германию, чтобы вместе с Англией и Францией участвовать в ее ограблении. Такого рода «патриотизм» я нахожу нравственно ущербным.

Однако, это неправда, что всякая война ведется только ради прибылей правительства. Освободительные войны, зашита отечества от агрессора и т.д. Сергий Радонежский, который благославляет Дмитрия Донского на ратный подвиг – это неправильный патриотизм? Это не по-христиански? Но православные христиане чтут Сергия Радонежского, как святого.

Толстой не должил ни до ужасов первой мировой войны, ни до Великой Отечественной войны, когда фашистская темная сила шла уничтожать наш народ. И никакой пацифизм не смог бы остановиь фашистов, которые русских и за людей не считали.

И, разве, не достойны уважения те верующие люди, которые не позволили немцам погубить Родину?

Кроме того, понятие патриотизм не исчерпывается только военной темой. Патриотизм, как любовь к Родине; патриотизм, как понимание, сколько вложили в тебя предыдущие поколения. Готовность приносить жертвы Родине и стране.

Жертвы Родине патриоты приносят не только на бранном поле. В прошлой статье я привел пример — Антона Семеновича Калабалина, человека с большой буквы, учителя, патриота.

Вот так я вижу ответ на вопрос: в чем есть доля правды и с чем я категорически не согласен со Львом Николаевичем Толстым.

Лев Николаевич Толстой. Патриотизм и правительство (1900)

Для избавления людей от тех страшных бедствий вооружений и войн, которые они терпят теперь и которые всё увеличиваются и увеличиваются, нужны не конгрессы, не конференции, не трактаты и судилища, а уничтожение того орудия насилия, которое называется правительствами и от которых происходят величайшие бедствия людей.

Для уничтожения правительств нужно только одно: нужно, чтобы люди поняли, что то чувство патриотизма, которое одно поддерживает это орудие насилия, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное — безнравственное.

Грубое чувство потому, что оно свойственно только людям, стоящим на самой низкой ступени нравственности, ожидающим от других народов тех самых насилий, которые они сами готовы нанести им; вредное чувство потому, что оно нарушает выгодные и радостные мирные отношения с другими народами и, главное, производит ту организацию правительств, при которых власть может получить и всегда получает худший; постыдное чувство потому, что оно обращает человека не только в раба, но в бойцового петуха, быка, гладиатора, который губит свои силы и жизнь для целей не своих, а своего правительства; чувство безнравственное потому, что, вместо признания себя сыном бога, как учит нас христианство, или хотя бы свободным человеком, руководящимся своим разумом, — всякий человек, под влиянием патриотизма, признает себя сыном своего отечества, рабом своего правительства и совершает поступки, противные своему разуму и своей совести.

Стоит людям понять это, и само собой, без борьбы распадется ужасное сцепление людей, называемое правительством, и вместе с ним то ужасное, бесполезное зло, причиняемое им народам.

И люди уже начинают понимать это. Вот что пишет, например, гражданин Северо-Американских Штатов:

Оставьте нас в покое!

Но политиканы не хотят оставить нас. Они облагают нас налогами, поедают наше имущество, переписывают нас, призывают нашу молодежь к своим войнам.

Важно

Целые мириады живущих на счет государства зависят от государства, содержатся им, чтобы облагать нас налогами; а для того, чтобы облагать с успехом, содержатся постоянные войска. Довод, что армия нужна для того, чтобы защищать страну, явный обман.

Французское государство пугает народ, говоря, что немцы хотят напасть на него; русские боятся англичан; англичане боятся всех: а теперь в Америке нам говорят, что нужно увеличить флот, прибавить войска, потому что Европа может в каждый момент соединиться против нас. Это обман и неправда. Простой народ во Франции, Германии, Англии и Америке — против войны.

Мы желаем только, чтобы нас оставили в покое. Люди, имеющие жен, родителей, детей, домà, — не имеют желания уходить драться с кем бы то ни было. Мы миролюбивы и боимся войны, ненавидим ее.

Мы хотим только не делать другим того, чего не хотели бы, чтобы нам делали.

Война есть непременное следствие существования вооруженных людей. Страна, содержащая большую постоянную армию, рано или поздно будет воевать. Человек, гордящийся своей силой в кулачном бою, когда-нибудь встретится с человеком, который считает себя лучшим бойцом, и они будут драться.

Германия и Франция только ждут случая испытать друг против друга свои силы. Они дрались уже несколько раз и будут драться опять. Не то, чтобы их народ желал войны, но высший класс раздувает в них взаимную ненависть и заставляет людей думать, что они должны воевать, чтобы защищаться.

Людей, которые хотели бы следовать учению Христа, облагают налогами, оскорбляют, обманывают и затягивают в войны.

Христос учил смирению, кротости, прощению обид и тому, что убивать дурно. Писание учит людей не клясться, но «высший класс» заставляет нас клясться на писании, в которое не верит.

Как же нам освободиться от этих расточителей, которые не работают, но одеты в тонкое сукно с медными пуговицами и дорогими украшениями, которые кормятся нашими трудами, для которых мы обрабатываем землю?

Сражаться с ними?

Совет

Но мы не признаем кровопролития, да, кроме того, у них оружие и деньги, и они выдержат дольше, чем мы.

Но кто составляет ту армию, которая будет воевать с нами?

Армию эту составляем мы же, наши обманутые соседи и братья, которых уверили, что они служат богу, защищая свою страну от врагов.

В действительности же наша страна не имеет врагов, кроме высшего класса, который взялся блюсти наши интересы, если только мы будем соглашаться платить налоги.

Они высасывают наши средства и восстановляют наших истинных братьев против нас для того, чтобы поработить и унизить нас.

Вы не можете послать телеграмму своей жене или посылку своему другу, или дать чек своему поставщику, пока не заплатите налог, взимаемый на содержание вооруженных людей, которые могут быть употреблены на то, чтобы убить вас, и которые несомненно посадят вас в тюрьму, если вы не заплатите.

Единственное спасение в том, чтобы внушать людям, что убивать нехорошо, учить их тому, что весь закон и пророки в том, чтобы делать другим то, что хочешь, чтобы тебе делали. Молчаливо пренебрегайте этим высшим классом, отказываясь преклоняться перед их воинственным идолом. Перестаньте поддерживать проповедников, которые проповедуют воину и выставляют патриотизм, как нечто важное.

Пусть они идут работать, как мы.

Мы верим в Христа, а они нет. Христос говорил то, что думал; они говорят то, чем они думают понравиться людям, имеющим власть — «высшему классу».

Мы не будем поступать на службу. Но будем стрелять по их приказанию. Мы не будем вооружаться штыками против доброго, кроткого народа. Мы не будем по внушению Сесиль Родса стрелять в пастухов и земледельцев, защищающих свои очаги,

Обратите внимание

Ваш ложный крик: «волк, волк!» не испугает нас. Мы платим ваши налоги только потому, что принуждены делать это. Мы будем платить только до тех пор, пока принуждены это делать. Мы не будем платить церковные налоги ханжам, ни десятой доли вашей лицемерной благотворительности, и мы будем при всяком случае высказывать свое мнение.

Мы будем воспитывать людей.

И всё время наше молчаливое влияние будет распространяться; и даже люди, уже набранные в солдаты, будут колебаться и отказываться сражаться. Мы будем внушать мысль, что христианская жизнь в мире и благоволении лучше, чем жизнь борьбы, кровопролития и войны.

«Мир на земле!» — может наступить только тогда, когда люди отделаются от войск и будут желать делать другим то, что хотят, чтобы им делали».

Так пишет гражданин Северо-Американских Штатов, и с разных сторон, в разных формах раздаются такие же голоса.

Вот что пишет немецкий солдат:

я участвовал в войне против Австрии, сражался у Траутенау и Кенигрица и насмотрелся довольно-таки ужасов. В 1870 г. я, как находившийся в запасе, был призван вновь и, как я уже сказал, был ранен при штурме в С. Прива: правая рука моя была прострелена два раза вдоль. Я потерял хорошее место (я был тогда пивоваром) и потом не мог уже получить его опять.

С тех пор мне уж больше никогда не удалось встать на ноги. Дурман скоро рассеялся, и вояке-инвалиду оставалось только кормиться на нищенские гроши и подаяние…

В мире, где люди бегают, как дрессированные звери, и не способны ни на какую другую мысль, кроме того, чтобы перехитрить друг друга, ради маммоны, в таком мире пусть считают меня чудаком, но я всё же чувствую в себе божественную мысль о мире, которая так прекрасно выражена в нагорной проповеди. По моему глубочайшему убеждению, война — это только торговля в больших размерах, — торговля честолюбивых и могущественных людей счастьем народов.

И каких только ужасов не переживаешь при этом! Никогда я их не забуду, этих жалобных стонов, проникающих до мозга костей.

Важно

Люди, никогда не причиняющие друг другу зла, умерщвляют друг друга, как дикие звери, а мелкие рабские души замешивают доброго бога пособником в этих делах. Соседу моему в строю пуля раздробила челюсть. Несчастный совсем обезумел от боли.

Он бегал, как сумасшедший, и под палящим летним зноем не находил даже воды для того, чтобы освежить свою ужасную рану.

Наш командир кронпринц Фридрих (впоследствии благородный император Фридрих) писал тогда в своем дневнике: «Война — это ирония на Евангелие… »

Люди начинают понимать тот обман патриотизма, в котором так усердно стараются удержать их все правительства.